Г-жа Простакова (Софье). Что так весела, матушка, чему обрадовалась?
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Г-жа Простакова (испугавшись, с злобою). Как! Стародум, твой дядюшка, жив! И ты изволишь затевать, что он воскрес! Вот изрядный вымысел!
Софья. Да он никогда не умирал.
Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему и умереть нельзя? Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих руках, найдёт способ меня выручить. Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись; дядюшка твой, конечно, не воскресал.
Скотинин. Сестра! Ну, да коли не умирал?
Простаков. Избави Боже, коли он не умирал!
Г-жа Простакова (к мужу). Как не умирал! Что ты бабушку путаешь? Разве ты не знаешь, что уж несколько лет от меня его и в памятцах за упокой поминали? Неужто-таки и грешные-то мои молитвы не доходили! (К Софье.) Письмецо-то мне пожалуй. (Почти вырывает.) Я об заклад бьюсь, что оно какое-нибудь амурное. И догадываюсь, от кого. Это от того офицера, который искал на тебе жениться и за которого ты сама итти хотела. Да которая бестия без моего спросу отдаёт тебе письма! Я доберусь. Вот до чего дожили. К девушкам письма пишут! Девушки грамоте умеют!
Софья. Прочтите его сами, сударыня. Вы увидите, что ничего невиннее быть не может.
Г-жа Простакова. Прочтите его сами! Нет, сударыня, я, благодаря Бога, не так воспитана. Я могу письма получать, а читать их всегда велю другому.
(К мужу.) Читай.
Простаков (долго смотря). Мудрено.
Г-жа Простакова. И тебя, мой батюшка, видно, воспитывали, как красную девицу. Братец, причти, потрудись.
Скотинин. Я от роду ничего не читывал, сестрица! Бог меня избавил этой скуки.
Софья. Позвольте мне прочесть.
Г-жа Простакова. О, матушка! Знаю, что ты мастерица, да лих не очень тебе верю. Вот, я чаю, учитель Митрофанушкин скоро придёт. Ему велю...
Скотинин. А уж зачали молодца учить грамоте?
Г-жа Простакова. Ах, батюшка братец! Уж года четыре как учится. Нечего, грех сказать, чтоб мы не старались воспитывать Митрофанушку. Троим учителям денежки платим. Для грамоты ходит к нему дьячок от Покрова, Кутейкин. Арихметике учит его, батюшка, один отставной сержант Цыфиркин. Оба они приходят сюда из города. Ведь от нас и город в трёх верстах, батюшка. По-французски и всем наукам обучает его немец Адам Адамыч Вральман. Этому по триста рубликов на год. Сажаем за стол с собою. Бельё его наши бабы моют. Куда надобно – лошадь. За столом стакан вина. На ночь сальная свеча, и парик направляет наш же Фомка даром. Правду сказать, и мы им довольны, батюшка братец. Он ребёнка не неволит. Ведь, мой батюшка, пока Митрофанушка ещё в недорослях, пота* его и понежить а там лет через десяток, как войдёт, избави Боже, в службу, всего натерпится. Как кому счастие на роду написано, братец. Из нашей же фамилии Простаковых смотри-тка, на боку лёжа, летят себе в чины**. Чем же плоше их Митрофанушка?
(Д.И. Фонвизин. «Недоросль»)
* Пота – до тех пор.
** Дворяне в XVIII веке могли получать чины и звания не служа, числясь в многолетнем отпуске.
Каким образом в приведённой сцене происходит саморазоблачение Простаковых и Скотинина?
|
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий